Внук знаменитого художника-баталиста Василия Верещагина рассказал о главной тайне своего деда

Можно наименовать этого человека художником-воином. Нелегко отыскать другие образцы того, будто артист грозди и карандаша не попросту ладит зарисовки, бывши поблизости от разворачивающихся боевых деяний, однако даже принимает в них непосредственное участие. У Василия Васильевича таковое случалось.

Он миновал три военные кампании. Летом 1868 года, будучи прикомандирован к штабу генерал-губернатора Туркестана в качестве художника-летописца, Верещагин cтал участником обороны Самарканда, осажденного «скопищами бухарцев». Ход событий вынудил его не всего взять в десницы оружие, однако фактически возглавить контратаку адвокатов цитадели. За это 25-летний храбрец, владевший тогда чин прапорщика, получил орден Святого Георгия IV степени. Настолько что в одном из самых великолепных залов Большущего Кремлевского дворца — Георгиевском — среди сотен увековеченных на стенах имен георгиевских кавалеров жрать и таковая надпись: «Василий Васильевич Верещагин».

В 1877-м, вряд выведав о начале войны с Турцией за освобождение балканских славян, художник не раздумывая покинул свою мастерскую и отправился в орудующую армию. Там был в самой круговерти сражений, ладя наброски на страницах альбома напрямик под вражьим обстрелом.

Вытекающую военную командировку Артист исхлопотал себе уже бывши в солидном годе. Весной 1904-го он отъехал на Далекий Восход, где Россия схлестнулась с штурмовавшей ее Японией, какая больно алкала прирасти новоиспеченными колониями. Верещагин добрался до тогдашнего фокуса боевых деяний на суше и на море — побережной крепости Порт-Артур.

В.В.Верещагин. Фото: archive.ru
Увы, третья по счету армейская страда художника очутилась для него роковой. Отправившись 31 марта(13 апреля)в море на корабле «Петропавловск», возглавлявшем очередной рейд русской эскадры, Василий Васильевич погиб вкупе с почитай 600 членами экипажа после взрыва японской мины под килем этого броненосца. По доказательствам избавившихся моряков, в заключительные минуты своей жизни Верещагин, бывши на мостике флагмана, ладил наброски открывавшейся с вышины панорамы порядка боевых кораблей…

Этот человек стал одним из признанных классиков отечественной живописи. Верещагинские картины выставлены в крупнейших наших музеях — Русском, Историческом, Третьяковке... Его «Апофеоз войны» знаменит всякому еще со школьной скамьи. Мне век виделось, что демиург эпического полотна — персонаж из очень-очень дальнего уже былого, однако однажды…

После очередной публикации в «МК» зазвонил редакционный телефон: «Вы катали о цикле картин Василия Верещагина «Брань 1812 года»?Алкал бы сделать уточнение на основании водящихся у меня сведений. Девало в том, что я внук художника». Настолько мы познакомились с Александром Плевако. Впоследствии было несколько встреч с этим достопримечательным людом(какой, увы, скончался летом 2021-го). И его рассказы про великого предка-живописца. Александр Сергеевич родился четверть века спустя после гибели Верещагина, однако он на протяжении многих лет скрупулезно собирал сведения о кровном дедушке и даже поучаствовал в «открытии» одной из его испарившихся было картин.

Кое-что из услышанного от А.С.Плевако публикуем ныне.

Александр Плевако с альбомом своего деда-художника.
Фото: Александр Добровольский
«Катал свои картины, выплакивая их»

«В блистательной плеяде живописцев, каких Россия XIX века подарила миру и какие принесли ей славу и пиетет, Василий Васильевич Верещагин занимает особое пункт, — подчеркнул Александр Сергеевич. — Он знаменит во всем мире будто начальный из великих художников, какой отворил людам истинное — адово!— лик войны. Мой дед посвятил свою поистине подвижническую бытие тому, дабы заверить всех вкруг в надобности отказаться от столь безжалостного способа решения возникающих международных, межгосударственных проблем. Собственно оттого его еще при жизни наименовали «апостолом мира»...»

Впрочем, таковая позиция Мастера вдалеке не всем нравилась. Среди оппонентов очутились самодержцы российские.

А.Плевако: «Первая гроза над головой Василия Верещагина пронеслась в 1874 году, когда в столице с триумфом демонстрировалась его Туркестанская серия — итог напряженнейшей семилетней работы. Будто говорил знаменитый художественный критик В.В.Стасов, выставку «толпа весь девай взимала аккуратно пароксизмом. В продолжение дня полиция бессчетно один вымучена была замыкать двери выставки и впускать по очередности всего знаменитую массу людей, иначе всякий один верно было бы расплюснуто бессчетно людей».

Наиболее впечатляли публику впервинку демонстрируемые в цикле «Варвары» картины на военную тему — «Нападают врасплох», «Обступили, преследуют», «Видят трофеи», «Забытый», «Торжествуют», «Апофеоз войны»… Многие из посетителей были восхищены талантом художника, нелицемерно болея все, что он им показал. Однако стали показывать и другие оценки. «Тут все ужасы, видящие в круглом неблагоприятные и для нашего самолюбия нелестные события», — помечал цензор А.И.Никитенко. Кое-какие господа высказывались в том резоне, что на храброе туркестанское воинство кинута тень, что все у художника — извет, порочащая армию.

Император Александр II побывал выставку со своей фамилией, что изображало событием неординарным и оттого вытребовало немало пересудов, слушков. Тот же А.И.Никитенко передавал: «Болтают, государь был необычно недоволен двумя или тремя картинами, какие и сняты».

Последовавшая гон в печати добила Верещагина. Нервы его не вынесли, и, бывши в задушенном состоянии, он сжег особо ненавистные «верхам» картины «Забытый», «У крепостной стены», «Обступили. Преследуют».

Стасов позднее вспоминал: «В то самое утро Верещагин опамятовался ко мне и повествовал, что он всего что сделал. На нем рыла не было, он был бел и трясся. На мой проблема «зачем?» он откликнулся, что «этим дал плюху тем господам».

Желая свести на дудки буза вкруг сожжения картин Верещагиным, императорская дом постановила продемонстрировать обществу благожелательное к нему касательство. Академия художеств, возглавляемая великим князем Владимиром Александровичем, оказывает художнику невиданную честь, зажав — минуя линия прошлых ступеней в иерархии — звание профессора. По прошествии нескольких месяцев газета «Голос» опубликовала переданный сквозь В.В.Стасова ответ моего деда, вытребовавший «ужасную бурю»: «Я, считая все чины и отличия в искусстве безусловно вредоносными, начисто отнекиваюсь от этого звания. Верещагин». В то времена это было актом большущего партикулярного мужества.

Созидательным кредо Василия Васильевича век изображал принцип «погружения в боевые действия». Художник полагал: дабы «дать обществу картины взаправдашней, неподдельной войны… надобно самому все прочувствовать и проделать, участвовать в атаках, штурмах, победах, поражениях, вкусить голодание, мороз, немочи, раны… Надобно не дрожать жертвовать своею кровью, своим мясом, иначе картины мои будут «не то»…»

В.Верещагин.
«Наполеон при Березине».
Фото: Александр Добровольский
Собственно оттого Верещагин поспешил отправиться в войска, вряд лишь возникли военные деяния на Балканах между Россией и Турцией в 1877 году.

А.Плевако: «Как-то дед уговорил своего давнишнего приятеля мичмана Н.И.Скрыдлова взять его на миноносец «Шутка», какой, вытекая по Дунаю, штурмовал огромный турецкий корабль. В ходе этой отчаянно безбоязненной операции оба они были бедственно изранены.(Будто сообщало «Новоиспеченное время», одна из зарубежных газет по этому предлогу «напечатала недавно, что утрата Верещагина равнялась бы для нас проигрышу большущего сражения».)Подобный подвиг прославил их будто героев этой столь популярной тогда войны. Сам российский император счел необходимым индивидуально побывать бухарестский лазарет, где валялись Скрыдлов и Верещагин. Однако длиннейший визит продемонстрировал избыточный один лицеприятное касательство венценосца к художнику. Сопутствовавшие государя отметили, что мичману Александр II вручил Георгиевский крест и при этом, обращаясь к валявшемуся на соседней кровати художнику, заприметил: «А тебе не надобно, у тебя уже подобный есть…»

После выздоровления Василий Васильевич вновь отправился в орудующую армию». Большущую доля времени Верещагин коротал там задушевнее к авангардный. Вкупе с бойцами и офицерами Василий Васильевич вкусил все трудности зимнего перехода сквозь Балканы. Он стал свидетелем величественнейшей для хода войны победы русских могуществ на Шипке у деревни Шейново.

Все, что удалось завидеть в жар боевых деяний, художник норовил запечатлеть на бумаге — порой напрямик под жаром неприятеля. Об этом он упомянул в одном из посланий Стасову: «Всего что воротился с Шипки. Важная позиция, нечего взговорить: обстреливается с трех сторонок и пулями, и гранатами, и бомбами… где ни встанешь порисовать, всюду сыплются свинцовые гостинцы. Избрал я один себе укромное местечко… Засел писать… «долину роз», будто с грохотом граната… Обдало пылью, однако, кумекаю, врешь… — дорисую. Сквозь 2 минуты новоиспеченная граната — и меня и палитру с красками абсолютно запорошило черепицею и землею».

Несколько месяцев, проложенных в обстановке военных деяний, дали Верещагину богатейший материал. Впрочем, не встало без досадных утрат.

А.Плевако: «Дед не мог запамятовать пропажу 40 этюдов, какие, рискуя жизнью, буквально под жаром написал во времена русско-турецкой войны. Они были затеряны из-за безответственности директора плевненского лазарета Суковенко, обещавшегося забросить их в Свиштов на квартиру Верещагина. «Бездна чудесных картин из времени движения гвардейского отряда Гурко по Балканам было загублено этой пропажей. В котелке моей они остались, — вспоминал художник, — однако передать их на полотне без этюдов очутилось невозможно. Были наброски битв под Правцом, под Шандовником и другие».

Те зарисовки, этюды, что сохранились, ждало использовать для создания новоиспеченных творений.

А.Плевако: «Итого за два года вдохновенного, изматывающего труда, вкалывая по 12 часов в девай, художник сотворил невозможное — создал близ 30 великолепных полотен о русско-турецкой войне. «Воображаемая бойкость моя сводится на из ряда вон выходящее трудолюбие, безукоризненную боязнь терять времена в праздности. Всего желудок и кишки, наносившие сильнейшую боль, когда я садился заниматься сейчас после еды, заставляли меня отдыхать два часа в девай, — признавался дед в одном из посланий. — Другое время… вкалывал и работал… Уставал я настолько, что не осведомил, буду ли в состоянии продолжить на иной девай, и, безусловно, опять принимался».

А вот еще от него: «В температура, в лихоманку запускало меня, когда я… катал впоследствии свои картины... выплакивая их».

Первыми оценили новоиспеченную Балканскую серию картин Верещагина парижане в декабре 1879 года. Впечатление, произведенное картинами деда, было потрясающим, поскольку на них была представлена не та брань, какую катали до сих пор художники и к коей обвыкли посетители, а брань взаправдашняя. «Ввек еще ни один-одинехонек живописец не передавал настолько войны в ее ужасном дезабилье», — подчеркивала газета «Ля Петит Граунд».

Ателье Василия Верещагина в его доме в Исподних Котлах.
Фото: ru.wikipedia.org
В феврале 1880-го Верещагин привез свою выставку в Петербург. Она отворилась в доме Безобразова на Фонтанке, став гигантским коллективным и развитым событием.

В.В.Стасов оценил Балканскую серию будто «самое возмужалое, самое абсолютное, самое трагичное и самое потрясающее, что создал на своем веку Верещагин…»

Беллетрист Д.А.Мордовцев под впечатлением от верещагинской выставки написал: «Ужас, какой я ощущаю перед его картинами, возвышает в моих буркалах подвиг русского народа настолько, будто не возвысили бы тысячи иных батальных изображений его храбрости».

Примечательный факт. Император Александр II побывать выставку не взалкал. Однако огромный успех ее вынудил царя пойти на неординарный шаг: он затребовал Балканскую серию к себе в Зимний дворец!Демонстрацию оборвали, две роты солдат-преображенцев передвинули в Белокипенный Николаевский зал дворца все полотна. Однако их автора туда не пригласили. Будто вспоминал военный министр Д.А.Милютин, император, «пожелав… видать картины, не желал видать самого автора»…»

Не излишне приязненное, выговорим настолько, касательство к своему творчеству со сторонки «главного российского ценителя живописи» не воспрепятствовало В.В.Верещагину организовать выставки в крупнейших городах Европы — Вене, Берлине, Гамбурге, Дрездене, Дюссельдорфе, Брюсселе, Будапеште. Сил и индивидуальных оружий на это художник потратил немало, зато итоги очутились триумфальными.

«Полученный ящик с холстом сожги»

Александр Сергеевич Плевако во времена наших тары-бары-раста-баров упомянул об одной из основных загадок, брошенных его дедом.

Знаменито — и возвышеннее мы об этом уже упомянули, — что В.В.Верещагин в 1874 году, поддавшись эмоциональному порыву, изрезал на кусы, а впоследствии сжег три свои картины из Туркестанской серии.

Однако был, оказывается, в жизни художника еще один-одинехонек подобный эпизод.

А.Плевако: «В том, что это в свое времена приключилось, меня убеждает послание, какое, двигая на русско-турецкую войну, дед выслал своему приятелю М.Я.Леману. «Полученный… с железной стези ящик с холстом сожги(слово подчеркнуто. — А.П.)на нашем же дворе. Вели дворнику развести жар и при себе взворотить на него этот ящик. Ты обяжешь меня, если выглядишь за тем, дабы никто не заглядывал в то, что пламенеет, и не вытаскивал бы из сожаления никаких лоскутов или обрывков полотна… Ты разумеешь, вследствие того, что я тебе повествовал, как исполнение этого жрать девало чести, зачем и выполнишь, я уверен, эту мою мольбу в самом скором времени без колебаний…»

Исследователи опамятовались к выводу: выведать что-либо конкретное о картине, бывшей в той посылке В.В.Верещагина, невозможно. Я же, со своей сторонки, проанализировав содержание послания, могу сделать несколько выводов.

Во-первых, если, уезжая на войну, дед столь настоятельно спрашивал извести какой-то холст, то он неприкрыто дрожал, что если этого не сделать, то в случае его гибели или открытия ящика при иных обстоятельствах инородным мурлом обнаружение этого холста ввергнет к тяжелейшим последствиям для всех членов семьи. Во-вторых, аккуратно таковая же опасность была для Василия Васильевича даже в том случае, если некто мог всего заглянуть в то, что пламенело, или в его десницы влетели бы обрывки полотна. И, выходит, в-третьих, на этом холсте было показано что-то взаправду больно опасное для художника.

Настоящие три факта заставляют меня сделать едино вероятный вывод: хранившееся в раздельном ящике, о каком никто не осведомил, полотно по своему содержанию изображало — логично предположить — не чем другим, будто «ответом» Верещагина на все унижения, вкушенные им от представителей «верхов» во времена Туркестанской выставки 1874 года. Поскольку пришлось скрупулезно прятать этот «ответ», а при возникновении опасности даже извести, ага еще при столь железных мерах обеспечения секретности, то для меня абсолютно очевидно, что на полотне было показано что-то, либо напрямик связанное с личностью российского императора Александра II, либо — в каком-то облике — сам он.

Тот факт, что М.Я.Леман это послание не изничтожил, говорит, с моей точки зрения, о том, что ему эта затаенна не была знаменита. В самом деле, из текста вытекает: Верещагин нечто, связанное с холстом, ему всего «рассказывал», выходит, саму картину не показал. И, я уверен, обогнул в своем рассказе проблема о том, что же конкретно показано на полотне, не желая подвергать дружка вероятной большенный беде. Леман, вытекая инструкциям, лишь сжег «полученный… с железной стези ящик с холстом...» и, не зная, что было в нем, счел вероятным послание сохранить.

Сам же художник к этому эпизоду своей жизни ввек более не возвращался. Вероятно, покров затаенны Василий Васильевич думал приоткрыть во втором томе воспоминаний. Я уверен, что там содержалось бессчетно занимательных и величавых фактов, причем весьма опасных для самого автора. Не зря же дед в своем волеизъявлении разрешил опубликовать эту доля мемуаров всего после своей смерти. Увы, манускрипт второго тома исчезла».

Взрыв броненосца «Петропавловск». Иллюстрация из французского журнала. 1904 г.
Возвращение полотна-«невидимки»

Начиная с 1887 года Василий Васильевич приступил к созданию одного из самых внушительных своих циклов — серии картин, отданных войне 1812 года. Собирая документальные материалы для предбудущих полотен, художник не пожалел времени на проведение поистине титанической подготовительной работы.

А.Плевако: «Одних всего книжек мой дед проштудировал свыше 60. В ходе розысков исторических документов той поры он вскрыл поразительно занимательное прошение поручика Бонапарта генералу И.А.Заборовскому о принятии его на царскую службу(генерал вербовал в 1789 году волонтеров в русскую армию). Бонапарт получил несогласие, поскольку заломил залпом чин майора.

Дед вкалывал над большинством картин из новоиспеченного цикла в своем доме, какой возвестил в тогдашнем пригороде Москвы — недалеко от деревни Исподние Котлы. Будто век, корпел самозабвенно, по добросердечной воле обернув себя в взаправдашнего затворника: «Вкалываю 365 дней, за исключением того времени, когда я в отъезде или хвораю. Не выпиваю, не курю, ввек визитов не принимаю и сам их не лажу — благодаря этому держу бессчетно времени».

В 1899-м в Историческом музее состоялась выставка В.В.Верещагина, на коей он среди прочих своих полотен представил и 5 картин новоиспеченной серии «Брань 1812 года». Ее побывал в один-одинехонек из дней царь Николай II.

А.Плевако: «Занимательный штрих к этому «высочайшему смотру». Будто и надеялось, объяснения вручал сам художник. Повествуют, что когда император заинтересовался карточками 3 картин, сожженных Василием Васильевичем в 1874 году, камергер И.П.Балашов адресовался к Николаю: «Ваше величество, прикажите художнику нарисовать их снова», дед визгливо заявил: «Мне невозможно приказать, ваше превосходительство, меня можно всего просить».

Труд над серией, отданной войне с Наполеоном, продолжалась вплоть до 1903 года, когда художник отправился в странствие по Японии. Запоздалее, вернувшись из ставшей недружественной России стороны, он вновь выехал на Далекий Восход, где на сей один уже разгоралась брань с самураями. Вернуться с пустотелее этих сражений живописцу было не суждено.

Длинное времена находили, что серия «Брань 1812 года» заключается из 20 полотен. Однако внук художника поддержал найти еще одно.

А.Плевако: «На самом деле Верещагин написал 21 картину. Однако заключительная — «Наполеон на Березине» — осталась незаконченной. Вероятно, оттого моей бабкой была загнана фабриканту К.Веберу. Жидко кто веровал в 21-ю картину, поскольку о ее судьбине ничего не осведомили вплоть до азбука иной половины ХХ века. Тогда благодаря долголетним розыскам она была найдена, заведена Историческим музеем, отреставрирована и 5 апреля 2007 года показана на вечерке, обделанном музеем и учрежденным мной Филантропическим фондом сохранения наследства В.В.Верещагина».

100 тысяч вместо миллиона рублей

Верещагин век находил, что катает свои полотна в первую очередность для российских зрителей. Сквозь всю бытие художника лейтмотивом идет его напористое вожделение, дабы картины остались в России. Ради этого Артист готов был примиряться со внушительными финансовыми утратами.

А.Плевако: «Жрать сведения, что дед отказал даже принцу Уэльскому, какому больно хотелось, дабы верещагинская Индийская серия — цикл картин, написанных по материалам, сконцентрированным во времена странствия по этой стороне, — осталась в Англии.

Будто бы ни были успешны зарубежные выставки Василия Васильевича, неизменно будившие у состоятельных ценителей огромное вожделение завести полотна, он век в каталогах предупреждал, что представленные посетителям картины не продаются. Дед грезил сохранить их для России. Кроме того, начальный из художников прибегший к сериям, призванным расширить, углубить понимание какого-либо большущего замысла, он век предлагал отечественным покупателям приобретать свои работы собственно сериями, соглашаясь на внушительно более басистые цены. Однако царское табу на покупку верещагинских картин государственными музеями или учреждениями орудовало, будто и прежде... В итоге власти попросту вынуждали художника торговать его творения за рубежом. Он не один ныл на это, с ужасом ощущая, «что не в России, а где в Америке очутятся мои важнейшие работы».

Таковая ситуация выработалась, когда безденежье и длительны буквально вырвали моего деда решиться на торги своих картин после выставки в Нью-Йорке в 1891 году. Кое-какие его боготворимые созданья, в том числе из Балканской серии, остались в Америке, притом вещественные итоги распродажи очутились неутешительными: 110 полотен ретировались итого за 72 635 долларов!Можно взговорить, за бесценок. Вот лишь один-одинехонек специфический образец: «Стена плача» была заведена тогда за 3 тысячи, а более века спустя, в 2008-м, российский олигарх выкупил ее на торге, оплатив 3,8 миллиона долларов!»

Никак не клеилось девало с договоренностью о приобретении для государственного музея цикла картин «Брань 1812 года». Шеф Русского музея великий князь Георгий Михайлович адресовался к Николаю II за позволением взять для коллекции три полотна из этой серии, однако царь начертал вытекающую резолюцию: «Нахожу невредным приобретение одной из картин Верещагина».

Всего в 1902-м, когда Василий Васильевич организовал выставки своих творений в США и, очутившись в бедственной финансовой ситуации, собирался от безысходности даже выставить на торговлю «наполеоновскую» серию, опамятовалось из России извещение, что казна намерена завести все 20 этих картин за 100 тысяч рублей.

А.Плевако: «Лишь несколько лет спустя после трагической гибели деда бесповоротно решился проблема с покупкой работ, оставшихся в его мастерской. Тогда в этой эпопее участвовала вдова Василия Васильевича.

Баба, очутившись с ребятенками в весьма бедственном вещественном положении, тем не менее мужественно билась за то, дабы выполнить волю покойного благоверного. Она катала министру двора В.Б.Фредериксу: «Невозможно ли вместо пенсии выканючивать государя императора завести всю коллекцию… картин, этюдов и рисунков, дабы это собрание осталось в России…»

Мой дядя воспоминал: «Мама соглашалась и на меньшую сумму(не 150 тысяч, а 100), лишь бы всего вся собрание осталась в России».

В итоге состоялась собственно таковая напрасная сделка. За 105 картин и этюдов великого художника император Николай позволил оплатить его вдове 100 000 рублей. При том что незадолго до этого американский миллионер Крейн готов был отдать миллион, дабы взять все созданья Верещагина, экспонируемые на его посмертной выставке».

* * *

Взрыв неприятельской мины под килем броненосца «Петропавловск», оборвавший бытие достопримечательного живописца, прогремел поутру 31 марта 1904 года. Известие о гибели этого человека сразило многих. Газеты катали:

«Верещагин вяще, чем талант: это гений, он век поражает нас неожиданностью».

«Отечество наше может и надлежит гордиться, насчитывая в числе своих граждан таковских людей, будто покойный Василий Васильевич».

«Тяни мир содрогнулся при вести о трагической смерти В.Верещагина, и дружки с душевной болью болтают: «Ретировался в могилу один-одинехонек из самых горячих поборников идеи мира».

Сам Артист, словно подводя итог своей созидательной жизни, признавался незадолго до гибели: «Ныне и борода моя поседела, и волосы поредели, а я все еще никак не кончил с бранью: призрак войны все еще заставляет меня изображать ее».