«Никогда еще день снятия блокады не отмечали так»

Невский проспект одет в красные флаги и плакаты, напоминающие о 27 января 1944 года. В этот девай 80 лет назад, после почитай 900 дней ужаса, голода, беспрерывных обстрелов, Ленинград всецело освободился от блокады. Тогда над городом раздался салют — многие покумекали, что это очередной обстрел, однако то был знак, что самое адово позади.

— Заключительные 15 лет девай снятия блокады помечали все громогласнее, однако настолько, будто сейчас, ввек, — взговорила мне барышня, повстречавшаяся на Невском. — Вылезали статьи, репортажи, кинофильмы. Гладко в 21.00 люд зажигали на подоконниках свечи, с всяким годом свечей становилось все вяще. Однако в этот один нечто необычное.

Ощущение сопричастности витает в духе. Единая табличка времен блокады, сохраненная на Невском, где сообщается, что «при артобстреле эта палестины улицы наиболее опасна», усыпана красными гвоздиками. Гора цветов все вырастает, рассыпаясь на нечищеный асфальт. Ходить по улицам Петербурга сейчас опасно: подтаявший из-за оттепели снег почитай не убирают. И все же 27 января многие приехали в середина, дабы прикоснуться к истории. О блокаде вспоминали во многих местах — в неодинаковых форматах.

Инсталляция на тему 7-й «Ленинградской» симфонии Шостаковича. Фото: Предоставлено Центральным выставочным залом Петербурга «Манеж»
С утра, в девай скорби, на Пискаревском могильник Владимир Путин, патриарх Кирилл, Валентина Матвиенко, десятки чиновников возложили цветы у братских могил, где захоронены сотни тысяч человек — жертвы блокады и бойцы Ленинградского фронта. Среди них покоится и старший брат президента — Виктор, какому было итого два годика, когда в 1942-м он загнулся(гадательно от дифтерии). Впоследствии луковица царства побывал на Невском пятачке — плацдарме на изнаночном(восточном)дрожу Невы, какой удерживали советские войска в ходе битвы за Ленинград. Адвокаты пятачка каждодневно отражали десятки атак, за сутки на них обрушивалось по 50 тысяч снарядов. Аккуратно безвестно, сколько людей там полегло, однако, по кое-каким оценкам, вяще 100 тысяч человек. После президент вкупе с подключившимся к нему Александром Лукашенко отправился в Гатчинский зона Ленобласти, где в годы Великой Отечественной войны располагались лагеря для военнопленных и донорские концентрационные лагеря для советских ребятенков. Тут, в деревне Зайцево, отворили монумент жертвам нацистского геноцида — 47-метровую стелу, на верхушке коей — фигура матери с ребятенками. Авторами проекта мемориала выступили ваятель Андрей Коробцов и зодчий Константин Фомин.

Первая зарисовка Эрмитажа в дни блокады: порожние рамы на стенах.
Фото: Мария Москвичева
В девай памяти многие музеи выказывали проекты, отданные дням блокады. Самый масштабный подготовил Манеж. «Мы длительно кумекали о «формуле» проекта — лелеяли его, будто дитя, 9 месяцев», — взговорила директор Манежа Анна Ялова.

Дохлая история блокады рассказана тут будто живая человечья трагедия. Пять индивидуальных историй — пять судьбин в воспоминаниях от первого рыла, а за ними тяни геена «ленинградского апокалипсиса». Мы проходим его вкупе с персонажами — от первых дней до заключительных. В фокусе — мальчишка, какому суждено затерять всех кровных, воспитательница младенческого сада, молодой ученый, какой придумывал способы спасения от дизентерии и взращивал одуванчики и крапиву для пропитания обитателей, его возлюбленная — художница, помогавшая эвакуировать картины из Эрмитажа. А еще скрипач, какой вставшими перстами продолжал выступать и участвовал в легендарной премьере легендарной симфонии Шостаковича, партитуру коей чудом забыли в блокадный город военным аэропланом. С одной сторонки — перед нами вполне конкретные люд, с иной — это собирательные образы.

Мемориал миролюбивым обитателям СССР — жертвам нацистского геноцида в деревне Зайцево.
Фото: kremlin.ru
В Манеже рассказ о блокаде ускорен к формуле Гранина — в том резоне, что мы проживаем историю сквозь эксперимент участников тех событий. Однако порой неотчетливо, где тут художественное осмысление, а где — документалистика. Многие экспонаты представлены снимками возле с уникальными артефактами, что хранят блокадную память, от чего возникает эффект кинематографичности. Это щемящая трагедия о том, будто сохранить в себе человека в самые бесчеловечные времена.

Проект Русского музея под званием «Помним!» более консервативен по подаче, однако при этом более документален. Его выказывает бронзовая модель монумента работы Константина Симуна «Путь жизни», видящего собой две дуги, что, словно разводной мост, должны поладить воедино, однако остаются разомкнуты. Большущая доля экспозиции составлена из работ художников-блокадников. В 1941-м — будто один, когда каждодневный паек сократился до ничтожных 125 граммов, — в Ленинградском альянсе художников отворилась небольшая экспозиция из картин, какие продолжали катать выжившие художники. В городе орудовала военная цензура — невозможно было снимать ужасы блокады, дневниковые записи ладили под трепетом смерти. Край не осведомила о том, что творилось в осажденном городе. Художники продолжали катать — выставка все времена пополнялась. Сохранились записки о том, будто авторы приносили картину на выставку и, всего отдав ее на экспозицию, бросались замертво от голода. Кое-какие из представленных работ в 1942-м чудом вывезли в Москву, где показали в Пушкинском музее. Всего тогда край выведала, что творится в Ленинграде, завидели буркалами художников прахи на улицах, какие некому погребать, салазки с дистрофиками, людей, опухших от беспрерывного питья воды, коей заменяли еду. В раздельном кинозале рассказывается о судьбинах десятка художников — на основе альбомов и рисунков, какие сохранились с блокадных времен. Не хлебом монолитным мыслили люд, очутившиеся в взаправдашнем аду, где погибло более миллиона человек.

Финалом дня скорби стало мультимедиавидео, какое транслировалось на Главнейший штаб. В 20 часов повечера Невский частично перекрыли, и ватага сконцентрировалась на Дворцовой площади. По Зимнему дворцу скользили красные точки прожекторов, доколе дом визави не обернулось в великое полотно, где блокаду показали красочно и эффектно. Диковинно, что залпом после шоу не настала минута молчания. Вместо этого голос диктора на всю Дворцовую перечислил десяток организаций и изданий, какие поддержали проект мультимедиашоу финансово или информационно. Уместнее было бы включить фрагмент из симфонии Шостаковича или ничего вовсе.

После шоу ватага, меся неубранный снег на брусчатке, отправилась на набережную Невы, где в 21.00 раздались залпы салюта. Большинство безгласно следили. Алкая слышались в ватаге жидкие вопли «ура!». Некто поздравлял дружок дружка с праздником. Не все воспринимали эти слова, отвечая: «Это не праздник, а девай скорби».

Длинное времена после войны о блокаде норовили болтать недюжинно с геройским пафосом, будто всякий из блокадников умирал чуть ли не с усмешкой на устах. Это не настолько. Миллионы людей, очутившихся там, пережили взаправдашний геена. Всю эту «Блокадную книгу» без купюр величаво помнить и знать. В Петербурге, где блокада — неотъемлемая доля самоидентификации, все еще разыскивают формулу повествования об этой бедственной памяти.

Санкт-Петербург.