«Диагноз стал потрясением»: Наталья Штурм назвала причину смерти матери

— Мама ощущала собственный уход, — вздыхает Наталья. — Она была больно важнецки подкована во врачебных делах, оттого, еще бывши в больнице, мне взговорила: «Наташ, я азбука сыпаться!Я ухожу из жизни — умираю». Это было за две недели до смерти. Заключительные годы выпали у нее непростыми.
— Это было связано с годом?

— Ага. У нее в какой-то момент стали отказывать двигательные функции: она в остатнее времена не могла ходить без помощи. А палочкой игнорировала. Это задевало ее гордыню. Взялись и иные моменты. Мамочка стала больно ахово слышать. Однако от слуховых аппаратов отнекивалась категорически. Болтала, что от них глохнут еще вяще. Заверить ее изменить взгляд было невозможно. Об этом знают все домашние. Однако тем не менее у мамочки до заключительного был здравый интеллект и рассудок. Она больно боготворила «МК»: была огромной поклонницей вашей газеты. Когда приехала собирать ее вещи для отпевания, нашла у нее на кровати опрятно разложенные выпуски «Московского комсомольца» за завершающий месяц. Она не попросту газету выписывала и декламировала ее, однако и хранила впоследствии. Ладила вырезки особо занимательных для нее статей, какие складывала в раздельную папочку. Моя мамочка была изумительным людом. Она была внуком рода Старицких. Далекие родичи Владимира Старицкого – Ивана Грозного. Наш род привнесен в генеалогическую книжку московской губернии – мамочка больно этим гордилась.
— Вы говорите, что мама ощущала собственный уход. Однако ведь всего недавно вы весело отметили ее 90-летие!

— Ага, летом все еще было недурно. 28 июля я освободила на сутки дом роздыха для всей нашей семьи. Мы снимались, поздравляли ее с праздником. Она, истина, уже путала наши с дочкой имена: меня периодически величала Леной, Лену — Наташей. Мамочка век больно внимательно следила за своим здоровьем. Пролегала исправно обследования. Она регулярно выпивала таблетки – в основном от давления. Я век болела, что у нее может быть что-то с головой. Потому что она больно бессчетно волновалась: болела за всех и век. Еще с тех времен, когда я всего азбука гастролировать. Она волновалась, примерно, что я излишне дробно летаю на аэропланах. И вдруг я получаю справку — доказательство о смерти, где написано, что мама загнулась из-за недостаточности изнаночного желудочка, атеросклеротического кардиосклероза. Для меня этот диагноз стал потрясением.
— Вы Новейший год встречали вкупе?

— Ага. Я отбыла всего тогда, когда она уснула. В новогоднюю ночь возложила ей под щечку свою десницу — она настолько алкала. Для пожилых людей величаво ощущать тепло домашних людей. Я еще заливалась для работников клиники, в коей она была. Мама, истина, участия в этом не принимала: не алкала никакого праздника. Я видала в новогоднюю ночь, что у нее взялись знаки угасания. У мамочки посинел подбородок, а еще она все времена повторяла: «Мама, мама, мама». Она больно боготворила своего родителя, однако про него перед уходом не вспоминала. Всего про маму. И еще в завершающий девай ей грезилось, что загнулась ее соседка. Я ее убеждала в возвратном. Болтала, что всего сейчас с ней общалась… Мамочка ретировалась из жизни 3 января. Это было у всех на буркалах. Я ее, еще теплую отглаживала по ногам, рукам… Она перед уходом вздохнула три раза, и все… Это было больно бойко. Я помню все до минуты. Мамочка ретировалась в 16 часов 22 минуты.
— Зачем потребовалось вскрытие?

— Это неизбежная процедура. Я написала несогласие от вскрытия. Однако мне вбили, что его по закону должны проложить. В этой ситуации меня веселит, что я коротала маму достойно — настолько, будто она алкала. 6 января, в четыре часа дня, тело разместили в храме Благовещения Пресвятой Богородицы, где она было до полудня 7 января. Благость на душе, что собственно в Рождество мама была в храме. Если у нее и были какие-то грехи, то они должны быть выданы. После этого мы поехали в мертвецкая: там еще один откланялись. Тело мамочки кремировали. Урна будет готова сквозь несколько дней. Я выполню ее заключительную волю. Доля праха будет захоронена в могилу к дедушке, а иная доля — к бабе.